Они никогда не любили друг друга. В тот год, когда они встретились, он был слишком юн для того, чтобы хоть чуточку смыслить в любви. Она только что пережила первый взрослый и бурный роман – ее разбитое сердце вряд ли могло принять нового гостя.
Они гостили в большой коммуналке, в огромном городе. Он- у двоюродной бабушки. Она – у далекой подруги. Единственное, что объединяло их -ночная кухня, полная долгих разговоров и ранних летних рассветов, влетающих в раскрытое кухонное окно – внезапных и прохладных рассветов. По кухне бегали огромные рыжие тараканы, которых боялась даже общественная коммунальная кошка. Они дали им имена – Гришка, Матвей, Жоржик.
Тараканов они не травили. А рассказывали друг другу истории о своей недолгой , но, как им казалось, ужасно насыщенной жизни. Разговоры были легки, легок июльский вечер, длившийся бесконечно. И вообще, вся жизнь казалась бесконечной и долгой. Иногда он посреди разговора ненадолго сжимал ее пальцы в мальчишеских ладошках, а она делала вид, что вовсе не чувствует этого….
А тараканы плодились под их разговоры. После Гришки, Матвея и Жоржика, появились Маша, Нинель и Авдотья. И пошло и поехало…
Общественная коммунальная кошка офонарела от ужаса и сбежала из дому, трусиха и чистоплюйка. После бегства кошки кухня безраздельно принадлежала им двоим -Ему и Ей, как рай когда-то Адаму и Еве. С той лишь разницей, что это был ночной рай, а днем тут тусовались крикливые младенцы, двоюродная его бабушка, глухая на левое ухо , а также ее не очень близкая подруга -меланхолическая особа с вечной красной косынкой, повязанной на, видимо, больной голове. Подругу он прозвал Комиссаршей. Комиссарша выговаривала ей за то, что не спит ночами, путается с сопляками, до добра это не доведет….
Они оба смеялись над ее словами, по ночам опять шли на кухню -болтать, и считать тараканье потомство, а на рассвете разглядывали свои изображения в огромном старинном самоваре, который высился аж до потолка на рассохшемся древнем буфете.
А увидев восходящее солнце, они загадывали желания. Он хотел стать знаменитым. Она – самой любимой на земном шаре. Он мечтал о Славе. Она – о Любви.
Слава и Любовь ходили где- то неподалеку- по улицах города. Дождаться их и приманить не составляло труда. Так казалось тогда.
…..Однажды на рассвете шел дождь. Самовар стоял насупленный на своем пьедестале. На подоконнике лежали ее ярко- розовые тапочки. Тараканы уютно шуршали по хозяйству. А он рассказывал ей, что жил в детстве в пустыне, видел много верблюдов , даже кормил их с ладошки – у них губы шершавые и мокрые.
И в какой-то момент они перестали слышать дождь, хозяйственную возню тараканов и храп двоюродной бабушки, глухой на левое ухо .Они видели только друг друга. Видели так ясно и так долго – это были мгновения сладостной предрассветной жизни среди капель дождя, бьющего по подоконнику мерно и радостно.
Именно этот миг был настоящей жизнью. И настоящим счастьем, о котором они так мечтали. Они не знали, что счастье это выше славы и больше любви. Оно целует тебя всегда внезапней и крепче, чем слава и любовь вместе взятые…
Вдруг она переполошилась, что намокли ее розовые тапки, вздохнула и сказала:
-Комиссарша права- ты пишешь дурацкие стихи, да к тому же моложе меня на целых пол года! Пора все это кончать!
Он подошел и поцеловал ее молча. Губы у него были мокрыми и шершавыми.
– Верблюжонок, – сказала она, а потом быстро сунула мокрые розовые тапки в целлофановый кулек, умылась холодной водой и уехала первым же поездом домой.
И верблюжонок смог к вечеру проорать двоюродной бабушке в здоровое правое ухо, что пора, мол, и честь знать, ждут его на работе.
-Если хочешь стирать – то стирай, – ответила бабушка, очевидно все -таки глухая насмерть.
….В самолете он не плакал, а мечтал о славе. И она в поезде про него не вспомнила. Они ведь не любили друг друга.
….Через месяц он зачем-то написал ей письмо, неизвестно откуда достав ее адрес. Он послал неуклюжие стихи – и не получил ответа.
А через три месяца она приехала к нему сама: всего на один день, даже без ночи. Они сидели в городском парке, мерзли и неловко молчали. Словно все слова остались там – в чужой коммуналке. К вечеру он проводил ее на вокзал – она приехала налегке, без чемоданчика. Он пришел домой и сел писать стихи – еще более неуклюжие и корявые, чем прежде. Он подумал- а, собственно, зачем она приехала? Да и забыл о том, увлекшись рифмой. Он ее не любил. Она его – тоже.
Но почему- то они стали регулярно переписываться. Он ходил в литкружки, печатался в местной газете, посылал ей вырезки.
Она через год вышла замуж за очень пожилого человека. Мужу ее исполнилось аж сорок лет. Но , должно быть, это была ТА САМАЯ любовь, потому что муж ее носил на руках ,и она чувствовала себя одновременно Лаурой, Беатричче и Джульеттой.
Еще через год был развод. ( «Он оказывается еще и изменял мне, старая калоша»). Чтобы немного развеяться, она вновь приехала в огромный город, город их первой встречи. Уже совсем взрослая девушка – девушка с прошлым. Легкая печаль в глазах делала ее интереснее.
Мальчик примчался вслед за ней. Пять дней они прожили в просторной квартире, снятой им по такому случаю. Три четверти комнаты занимала кровать. Невероятно громоздкая и малоудобная. Но именно в ней они провели все эти пять дней, запивая по утрам бутерброды шампанским.
Они никогда не любили друг друга. Они знали, что от их близости ничего не изменится. Она и была, наверное, случайной.
-Как глупо, – говорила она, сидя в подушках, – как глупо называть это- «заниматься любовью» ! Разве же это любовь, это же ерунда какая то….
-Конечно, ерунда, – поддакивал он.
Он продал свой дорогой фотоаппарат и все три свитера, чтоб прилететь к ней. Зато пять дней шампанское не переводилось на их столе…
Они много хохотали и пили, так делают чаще от отчаянья Но они не знали- зачем они столько пьют и смеются . И зачем бесконечно бросаются в объятья друг друга – не любя…
-Я еще дождусь настоящего чувства, – лепетала она заплетающимся язычком.
-Я однажды проснусь знаменитым ,- бубнил он, засыпая.
Во сне он крепко держал ее за руку. Просто так. Не любил он ее. Она его -тоже. Никогда.
Однажды давали салют – по какому-то неизвестному случаю. Они выскочили из кровати и подбежали к окну, чтобы поглядеть как в черном небе разрываются цветные шары. Они стояли обнявшись у тонкой занавески – худые и неодетые. Он кричал:
-Это в нашу честь салют! Представь, никого в мире нет! Только ты, только я – и салют.
-В честь того, что мы будем когда -нибудь счастливы!- вторила она.
Не любя друг друга, они всегда легко расставались. Прощаясь каждый раз так – словно это навсегда. Расставаться не страшно, когда совсем не любишь .Но Господь зачем-то всегда возвращал их друг к другу.
Из робкой девочки Она превращалась в красивую даму. Красиво курила, говорила и даже плакала – красиво. Ее мужья и любовники менялись с быстротой света .Он никогда не мог запомнить их имен ,подозревая, впрочем, что она и сама всех не помнит.
-Анатолий, это тот , с кем ты в прошлом году ездила в Вену?
-В Вену я ездила с толстым Петей, какой ты невнимательный ! И милый, – вдруг улыбнулась она.
Он вспоминал это « и милый» часто по утрам, когда просыпался. В те дни вставало удивительное солнце. И жить – хотелось ! Он просыпался сытым или голодным. Озабоченным, умиротворенным, грустным или насмешливым. Но – не знаменитым ! Его стихов не читал никто.
….Однажды он ужасно заболел. Он лежал в больнице, смотрел на снег за окном и думал, что умирает. Он зачем-то позвонил ей…И она тут же почему то примчалась.
Он лежал на койке с посиневшими губами, очень бледный, но живой, когда в палату ворвалась она с таким диким криком, что вслед за ней прибежал весь медперсонал больницы, включая главврача.
-Боже, я так бежала, я так боялась опоздать на прощание с тобой …
…Уехала она, когда ему стало хорошо. Он опять провожал ее на вокзале. Таял снег. Вокзал был мокрым и солнечным. Он зачем-то гладил мягкий ворот ее шубы, она – его щеки, небритые и впалые. Они опять не плакали, потому что не любили друг друга.
Он шел домой по рельсам – он жил возле вокзала. Она уже смеялась и кокетничала в купе с попутчиками.
-Хорошо, что мы живем в разных городах, – сказала она, уезжая.
-Замечательно, – подтвердил он.
Летом он женился , жена его обожала. Добрая и преданная жена родила ему двух близняшек – розовых и крикливых девчонок.
Первый человек, который узнал об этом – была она. Он позвонил ей глубокой ночью. И они оба орали в трубку – он на одном конце, она на другом. Они орали от счастья так, словно это были их общие дети.
-Я хотел бы назвать дочек твоим именем! – кричал он.
-Что, обеих?
-Ну да!
-Но ведь это невозможно!
-А жаль…
С той поры он совсем забросил занятия литературой. Он нянчил девочек. Зарабатывал деньги разгрузкой и погрузкой. Помогал жене по хозяйству.
Она же, в отсутствии любви, вдруг написала свою первую книжку. И в книжке рассказала все то, чего не случилось с ней в жизни. Там были прекрасные встречи, роскошные свадьбы, здоровые младенцы и вечные розы в вазе по утру на столе. И всем, кто это потом читал, очень нравилось. Книжка разошлась просто «на ура»!!!!
…Его девочки- близняшки росли красивыми и здоровыми. Он был обласкан семьей и любим.
…А она по ночам давно спала одна. Книг теперь у нее теперь у нее было много, они забирали все – и силы, и время, и желания. С утра до вечера она строчила сказки о чужой любви, посмеиваясь над ними в душе. Мир ее сузился до письменного стола, к которому она была прикована….
…Он водил своих крошек в детский сад, а на работе украдкой читал ее книжки, так не похожие на нее саму. Потом он нашел журнал, а в журнале ее фотографию, которую узнал с трудом. Он прятался в ванной от доброй жены, и часа два разглядывал это фото…
А она копила неизвестно зачем свои большие гонорары , часто выступала по телевизору, но среди сотен ее светских знакомых не было никого, кто мог бы хотя бы сказать ей пару искренних слов.
Должно быть, Господь неправильно истолковал их просьбы. Он – любим. Она – известна.
А мимо счастья они прошагали весело и беспечно в тот самый год, когда сидели по ночам на чужой кухне с чужими тараканами и самоварами.
Они никогда не любили друг друга.
Но почему-то ей часто снились брызги того салюта в темноте неба, а еще- обнимающие ее худенькие руки чужого мальчика.
А он видел во сне дождь, мерно капающий в ее розовые тапки на сером подоконнике.
И эти главные, эти лучшие сны были прекрасны и ласковы, как мамины руки в далеком детстве….